читать дальше
Ахилл говорит Черепахе:
повремени, ну повремени, ну погоди, повернись ко мне,
поворотись, вернись, не ходи к воде,
не уходи и не уводи меня за собою, я не пойду,
остановись, посмотри — я падаю,
подойди, подай мне воды, ляг со мной на песок,
дай отдышаться, меня ведет,
у меня в груди не умещаются выдох-вдох,
пощади, — говорит Ахилл, — потому что я практически на пределе,
пощади, дай мне день на роздых, день без одышки,
день говорить с утра о малостях, жаться к твоей подушке,
день отвезти тебя к стоматологу, прикупить одежки,
день ухватиться за руки, когда лифт качнется,
день не бояться, что плохо кончится то, что хорошо начнется.
День, — говорит Ахилл, — только день — и я снова смогу держаться,
только день, — говорит, — и мне снова будет легко бежаться,
будет как-то двигаться, как-то житься, как-то знаться,
что ты все еще здесь, в одной миллионной шага,
в ста миллиардах лет непрерывного бега,
ты еще помнишь меня, — говорит Ахилл,
— я вот он, вот, задыхаюсь тебе в спину?
Черепаха говорит Ахиллу:
слушай, ты чего это, что такое? Все нормально, гуляем же и гуляем, что тебя вдруг пробило? Посмотри, какая ракушка, посмотри — соляная кромка, а давай дойдем до воды, скоро можно будет купаться, скажем, через неделю. Слушай, посиди секунду, постереги мои туфли. Я хочу намочить ноги, думаю, уже нормально.
Ахилл говорит Черепахе:
это ад непройденных расстояний,
ад полушага, ад проходящего времени,
следов от его ожога,
ад перемен души, — говорит Ахилл, — и я все время не успеваю,
не догоняю тебя и не забываю,
какой ты была полторы секунды назад,
какой ты была на предыдущем шаге,
на перешейке, на прошлогоднем песке,
на снегу сошедшем,
вот что сводит меня с ума, — говорит Ахилл, — вот от чего я шалею,
я пробегаю пол-души, чтобы оказаться душой с тобою,
чтобы душа, — говорит Ахилл, — в душу, душа в душу,
ты же переворачиваешь душу за этот шаг и вот я уже дышу,
как на ладан, а ты идешь дальше,
даже не понимая, не понимая даже,
и это, — говорит Ахилл, — я не в упрек,
это, — говорит Ахилл, — я не имею в виду «не ходи дальше»,
это я просто не понимаю, как мне прожить дольше.
Это так надо, я знаю, я понимаю, это иначе не может быть,
но я хочу подманить тебя и подменяю себя тобою,
какой ты была полторы секунды назад,
но это же не обманывает никого, даже меня самого.
Это бывает, такая любовь, когда не достать
и не дотянуться сердцем, губами, воплями, пуповиной,
не вообразить себя половиной и тебя половиной,
но навсегда учесть, что воздух будет стоять стеною между тобой и мною.
Я понимаю, — говорит Ахилл, — тут не может быть передышки и никакой поблажки,
потому что это послано не для блажи
и не для двух голов на одной подушке,
но для того, чтобы душа терпела и задыхалась,
но не подыхала, не отдыхала, и поэтому бы не затихала,
и тогда, — говорит Ахилл, — понятно, что мне не положено отлежаться
у тебя на плече, отдышаться, а положено хоть как-то держаться.
Я не догоню тебя, — говорит Ахилл, — не догоню, это, конечно, ясно,
не догоню, но наступит миг — и я вдруг пойму, что дальше бежать нечестно,
потому что если еще хоть шаг — и я окажусь впереди тебя,
ибо все закончится, завершится,
и тогда еще только шаг — и ты останешься позади,
и это будет слишком страшно, чтобы решиться,
испытание кончится, все решится,
можно будет жаться друг к дружке,
есть из одной тарелки, в зоопарк ходить,
и будет легко дышаться, только все уже отмечется и отшелушится,
и душа вздохнет тяжело и прекратит шебуршиться.
Никогда, — говорит Ахилл, — никогда, понимаешь, ни дня покоя,
никогда, испытание, — говорит Ахилл, — это вот что такое:
это когда ты гонишься, а потом понимаешь, что вот — протяни и схвати рукою,
только зачем оно тебе такое?
Все, что ты должен взять с этого пепелища — это себя,
ставшего только еще страшней и гораздо проще,
все, что ты получаешь в награду за эту спешку — это не отпуск с детьми и не пальцем водить по ее ладошке,
но глубоко за пазухой черные головешки, горькие, но дающие крепость твоей одежке.
Это я все понимаю, — говорит Ахилл, — но пока что у меня подгибаются ноги,
сердце выкашливается из груди,
пощади, — говорит Ахилл, — пощади, пощади,
потому что я практически на пределе,
пощади, дай мне день на роздых, день без одышки,
пощади, ну пожалуйста, сделай так, чтобы я до тебя хоть пальцем бы дотянулся,
ну пожалуйста, просто дай мне знать, что я с тобою не разминулся,
не загнулся пока, не сдался, не задохнулся!
Черепаха говорит Ахиллу: да прекрати же, пусти, ты делаешь мне больно!